Рижский модерн: Архитектор Эйзенштейн: Начало

Вопрос, с чего начиналось столь поразительное явление, как Модерн, безусловно интересен. Рига предложила выявить самоощущение, самоосознание, те образные предпочтения, что дали Модерн, на богатейшей практике архитектора Эйзенштена. Я к нему неравнодушна по трем причинам. И-за его художественной стихийности. Мы учились с ним в одном институте (в разное, конечно, время). Он — отец Сергея Эйзенштейна..

Нынешние исследователи Рижского модерна пишут: «Архитектура являлась частным хобби высокопоставленного чиновника». Недопустимое искажение неопровержимых фактов!

Михаил Осипович Эйзенштейн закончил Санкт-Петербургский Институт Гражданских Инженеров имп. Николая I (ИГИ) — тот самый институт, что в 1993 году стал СПбГАСУ — Санкт-Петербургским Государственным Архитектурно-Строительным Институтом. ИГИ выпускал архитекторов-инженеров, в отличие от Императорской Академии художеств, готовившей архитекторов-художников. В пору, когда вся строительная система требовала инженерной реорганизации, первое учебное заведение было новаторским, второе — традиционно-ограничивавшим специалистов рамками академизма.

Разделение давало себя знать на учебном уровне. Практическая деятельность показывала, что закончившие ИГИ становились архитекторами-художниками, выпускники Академии — новаторами-инженерами.

Во всяком случае, для Эйзенштейна занятие архитектурой не могло быть ни «частным хобби», ни «побочным бизнесом» — только профессиональной деятельностью, к которой он был весьма подготовлен, как свидетельствует о том диплом с отличием. Именно благодаря профессионализму, а никак иначе, его творения смогли стать и остаются «визитной карточкой Рижского модерна».

В Ригу архитектор Эйзенштейн приехал в 1893 году. Через какое-то время он занял ответственный пост в Прибалтийском ведомстве, связанном с управлением государственным имуществом. Вскоре перспективный выпускник ИГИ получил новое назначение — на должность директора Департамента путей сообщения Лифляндской городской управы. В 1915 году Эйзенштейн получил чин действительного статского советника. В 1916 году был возведен в потомственное дворянское достоинство Российской Империи.

Блистательная карьера позволила досужим знатокам глумиться над профессиональной деятельностью архитектора. Уточняю — знатокам нашего времени, потому что, известно, современники Модерн не отторгали: чувствовали в Новом что-то свое…

И однако, предстоящее — впереди. Даже предположить, что вот-вот и нечто грандиозное произойдет в творческой жизни архитектора, невозможно…

Перед тем, как перейти к следующему зданию, запроектированному Эйзенштейном, замрите, наберите побольше воздуха в легкие и ахните, потому что… Год тот же — 1901, но от былой сдержанности, чистоты и простоты не останется и следа…

Скажете, было бы к чему готовиться?! Типичная Эклектика, что опирается на знание исторических стилей, в данном случае, пожалуй, что Ренессанса. Большой вынос карниза. Большой ордер — на два этажа. Арочные флорентийские окна. Рустовка, усиливающаяся сверху вниз.

Высказались? Тогда к декору приглядитесь:
будто одно время с лица здания смывается —
другое проявляется…

Опять рождаются против появления чего-то нового возражения: необарочное чрезмерное украшательство держит здесь приоритет. Видела я подобную изощрения на юге Италии: один образ наезжал на другой, в голове возникала мешанина и только потом, успокоившись, я думала: как это было красиво, но… Для моего темперамента (совсем не южно-итальянского) нужно что-нибудь попроще.

Специалисты по югендстилю утверждают, что Эйзенштейну была свойственна особая фобия (болезнь): «боязнь вакуума». Подумаешь, я могу найти в творчестве модернистов симптомы куда более страшного заболевания — не буду.

Мне хочется все же, чтобы вы ахнули, потому что, судя по предыдущему, ничего подобного ожидать никак было нельзя…
Ах!!!

Начинаю привыкать к суете на фасаде и кое-что различать. Например — извилисты балконы с повторяющим их изгибы волютами, стекающие кронштейны, поддерживающие вынос балконов, кружевной декор из металла — типично модернистский…

О, эти лики — застывшие, мечтательные, с глазами, воздетыми ввысь или полузакрытыми… Вы помните, мы похожее лико видели на боковом фронтоне здания академика Шееля на улице Смилшу?

Только, пожалуйста, не подумайте, что тем самым я хочу сказать, что один у другого образ «увел». Ничего не нужно «уводить», когда в воздухе витают одни и те же идеи, сходство возникает автоматически. Лучше посмотрите, нет ли где-нибудь змей…

Не бывает таких лиц в русских селениях. И в петербургских салонах таких лиц не бывает. Здесь — на окраине Российской империи — что-то трагическое быстрее, чем где-нибудь, вызревает…

О, эти девы, чуть-чуть прикрытые… Помните, похожих дев мы видели на фасаде здания академика Шееля на улице Смилшу? Не подумайте, что я хочу обличить кого-нибудь из них в присвоении образов, возникших у другого. Девы, даже на поверхностный взгляд, несколько различны…

Да, весь орнамент, даже скульптуры, выполнен в технике стукко. Сту́кко — специально изготовляемый материал для отделки стен, архитектурных деталей и скульптурного декора. Он прост и сравнительно дёшев, легко поддается обработке. Изготовляется из обожжённого и измельчённого гипса с квасцами и клеем, иногда с добавлением мраморной пудры и крошки, также мела, извести, алебастра и других материалов. Высыхая, стукко приобретает белый цвет и большую прочность, после полировки принимает вид мрамора. Можно сказать, стукко — искусственный мрамор, высший сорт штукатурки.

Был известен уже в Древнем Египте, широко применялся в искусстве Древнего Рима, позднее в искусстве Возрождения и Нового времени, в России — с XVIII века.

Там девы держат венок, обещая победу над чем-то темным в человеке — сходством с обезьяной невеяным. Здесь, похоже, тайно сам сатана дев смущал… Они занятые только собой — погружены в собственные внутренние ощущения, что заставляют их тела изгибаться в каких-то несдерживаемых усилиях…

Змей нет? Змей нет. Только волюты сандриков прорастают крыльями какой-то нечисти.

Почему раскричались грифоны, ведь они — стражи Всеобщего благополучия. Они боятся собственного оборачивания, что превратит их в огнедышащих драконов?

Почему так печальна дева с опущенными веками? И что за подвески ее украшают? Это — вериги? Змей нет — ни откуда не вползают? И меня мучают страшные предчувствия…

Еще немного и я закричу-у-у… Боюсь этих металлоидных орнаментов: в них столько чужеродной для жилых домов силы…

Боже мой, ведь это — жилой дом: где-то играют на фортепиано, кто-то готовит ужин… Я о Доме забыла, погрузившись в архитектурно-скульптурный спектакль, который архитектор на его стене разыгрывает…

Титаны должны твердо стоять на ногах, ведь они держат Небо. И размышлять им ни о чем не надо, не то скучной или чрезмерно тяжелой покажется возложенная на их плечи работа. Эти о чем-то упорно размышляют и складки бороздят их лбы… Их торсы изогнуты, будто свое положение они хотят изменить… Нельзя, уйдут со своего поста титаны — рухнет благоустроенный мир…

Ох, на смену эклектике и ретроспективизму грядет Модерн
со свойственной ему жаждой все переосмыслить.
Нужно действовать!!! У каждого — своя стезя…

Дева держит перед собой скрижаль…
Какие слова на ней История запишет?

<—Рижский модерн: Вступление: Чудесная Старая Рига…

Рижский модерн: Архитектурный спектакль: Первый акт…—>